Миф люминографии. Свет, как краска. Традиция и современность

Выставка приурочена 15-летней годовщине Люминографического общества Санкт-Петербурга

Участники выставки: 

 АзаматЪ Э.Чеслав, Андрей Сладков, Валентин Самарин, Владимир Михайлуца, Галина Кожемяченко, Галина Махина, Евгения Тальковская, Ирина Ковалева, Ирина Романовская, Катерина Рудакова, Люсинэ Саакян, Марика Гексе, Надежда Зайцева, Николай Симоновский, Павел Богачев, Петр Алексеев, Татьяна Марченко, Юлия Михнова.

ТРИ ПЯТИЛЕТКИ ПЕТЕРБУРГСКОЙ ЛЮМИНОГРАФИИ

отмечены двумя десятками выставок о взаимодействии света, зрения и воображения.

Когда фотограф дирижирует этим трио, как художник, возникает ритмичная осциллограмма люминографии, подобная музыкальным риффам и, возможно, волнам «ритмов головного мозга».

Методом люминографии можно рисовать световыми точками световые линии по Кандинскому, можно дополнять портреты эктоплазмой в духе Наппельбаума, применяя «свет вместо краски».

А можно встряхнуть фотоаппарат — и тем самым встряхнуть мир, как калейдоскоп, «смазать карту будня» (Маяковский) — «и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман» (Блок).

***

Петербургский фотограф и художник Владимир Михайлуца «тряхнул фотоаппаратом» в 2007-м, на первой петербургской люминографической выставке в галерее «Борей» — и пригласил коллег-экспериментаторов в Люминографическое общество. С тех пор многие интересные авторы сотворили свои эмоциональные эманации в виде световых электроэнцефалограмм, сохраняемых Интернетом.

Благодаря люминографам искусственный электронный свет современности стал органично художественным — достойным наследником блоковского фонаря в ночи.

***

Малевич, мудрствуя лукаво (как скупой экономист-марксист), назначил свет «прибавочным элементом» импрессионизма, а движение — «прибавочным элементом» футуризма.

«Движения обвиваются вокруг человека», как звуки окружающей среды, «вихреобразно» — писал В. В. Кандинский: «существует возможность войти в произведение, действовать в нем активно и переживать его пульсацию».

***

Петербургские люминографы развивают плодотворный петербургский тезис Виктора Шкловского «искусство как прием». Продолжают петербургские традиции русского авангарда: не к надуманной «чистоте стиля» сектантского «сецессионизма», а к идеалу чистого искусства, которое (и это есть умунепостижимый, но вполне рациональный парадокс «остраненной» художниками действительности) всегда есть синтез искусств и личного восприятия зрителя «своего времени».

В идеальном чистом искусстве урбанизированный всеядный homo sapiens находит отдых от навязчивого халтурно-рекламно-идеологического визуального шума (как «веган» ищет убежища от демонизированной им «цивилизации» в фетишизированной «природе» индустриального агропрома).

***

Узнаваемый люминографический артефакт — световой трек в «четвертом измерении» пространства-времени фотоизображения — можно считать «псевдогаллюцинацией» (термин В.Х. Кандинского).

Так видит движение фотоаппарат в руках дирижера-люминографа, который играет длительностью мгновенья.

Люминографическая экспериментальная «игра» со светом и относительностью пространственно-временного континуума переходит условные границы жанров и техник реализмов и абстракционизмов.

Поэтому экспериментальные люминографические выставки Люминографического общества собирали экспериментальную фотографию, свето-«функцио-коллажи», арт-объекты, фотографов, художников, музыкантов, профессионалов и «любителей искусств» — в духе легендарной фото-арт-галереи Стиглица.

Поэтому «чистых» люминографов в Петербурге нет. Авторы люминографий — свободные художники-экспериментаторы (как и сам инициатор и активатор-коммуникатор петербургской «люминографической движухи» с футуристической фамилией Михайлуца — «мигай-луч», то есть маяк, «Маяковский»). Они в свое свободное рабочее время синтезируют архаику «золотого века» (тьмы, не знавшей электричества и прочих удобств нынешней цивилизации), «серебряный век» и «темное прошлое» пленочно-химической фотографии — в изменчивый многоликий знак вопроса современности.

Можно сказать, что это знаковые работы, переписывающие историю искусств в неовизуальную азбуку непредсказуемого завтра.

***

Меняя время экспозиции и «глубину резкости» пространства, добавляя движение камеры, зума и света, фотограф свободно переводит изображение от «натурализма» к абстракции и обратно.

Когда-то фотографы называли люминографический артефакт «шевеленкой» и считали «смазанное» изображение браком.

То, что для изобразительной (иллюзорно-«реалистической») фотографии было нежелательной «встряской», в люминографии воспринимается как некое событие, event, хэппенинг, импровизация, метаморфоза в авторской и зрительской фотокартине мира.

Еще один нео-реальный «прибавочный элемент Малевича».

Но люминографы не теоретизируют. Люминография — это практика «расширенного зрения» на «текучесть бесконечности в мгновении пространства-времени» (Жан-Филипп Жаккар).

«Шевеленка» стала петербургской художественной «движухой».

Люминография дает фотоаппарату все степени свободы фотографа. Фотоаппарат видит движение в кадре, как мазок, штрих, трек точки/пятна в пространстве — по Василию Кандинскому. Исходный сюжет обогащается артефактами движения или преображается до неузнаваемости в «псевдогаллюцинацию» по Виктору Кандинскому.

Ну, а «то, что мы видим, зависит от того, как мы смотрим».

Художественная интуиция и манипуляция («рукоделие», по-русски) фотографа порождает формы разной степени абстракции, и — что ценно — практически никак не манипулирует зрителем, оставляя ему все степени свободы восприятия и неприятия.

Люминографический метод открывает зрителю особое видение реальности фотоаппаратом — третьим глазом художника. Это расширяет наше мировоззрение, наше познание самого себя как разумной частицы технологической эволюции жизни.

Как говорится,

«не позволяй душе лениться» (Н. Заболоцкий, 1958):

«покой нам только снится» (А. Блок),

а глаза наши движутся и во сне.

***

Сегодняшний фотоаппарат петербургского люминографа — это оптико-механический объектив с электронной видеоматрицей и видеопроцессором, наследник эволюции технологий «Электросилы», электропечей ЛОМО, где варили оптическое стекло и спецсплавы «двойного назначения», киноинженерии ЛИКИ и вычислительной математики ЛИТМО.

Фотографическая ловля фотонов перешла из серебряного века фотохимии в урановый век редкоземельных элементов наноархитектуры процессоров, считающих электроны поштучно.

Можно сказать, что пост-«аналоговая» люминография, играющая «оцифрованным» светом на грани архаической тьмы — это продолжение символической петербургской «Победы над солнцем» тружеников круглосуточно неспящей земной электроцивилизации.

***

Люминография говорит зрителю о реальности больше, чем манипулятивные и фэйковые фотовидеопостановки «правды жизни». Она показывает, что мы живем в единой мировой электрической цивилизации, которая отделяет нас от тотального блэкаута «Лунной ночи на Днепре» — петербургского шедевра «долгой выдержки» архаичного Архипа Куинджи.

Как петроградский ретрофутуристический «Черный квадрат» Казимира Малевича напоминает о библейском «Genesis’е» петроградского плана ГОЭЛРО («Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною»), так люминография говорит об истории и бесконечной перспективе электрификации нашего мира — от Волховской ГЭС и ЛАЭС до электросамокатов, электродронов видеосети датацентров WWW и микробатареек микрочипов микрогаджетов тотального контроля «Индустрии 4.0» «интернета вещей».

***

Движенье есть, движенье происходит.

И.Бродский, «Post aetatem nostram», 1970

10-летие петербургской люминографии совпало со 100-летием фундамендального петербургского арт-манифеста Виктора Шкловского «Искусство как прием».

В канун совершеннолетия это симпатичное художественное явление демонстрирует новые экспрессивные и декоративные возможности искусства фотографии в петербургском арсенале исторической фототехники (который можно сравнить разве что с Артиллерийским музеем по соседству) на Петроградской стороне, по соседству с ЛЭТИ и телевышкой.

Искусство — сумма технологий, и вклад фототехники в искусство велик.

Скромная историческая роль люминографии очевидна — она умножает обширную «сумму технологий» фотографических на отмеренное автором количество движения в кадре.

Люминография показывает мир так, как его видит третий глаз фотографа — фотоаппарат (если дать ему свободу от условностей старого «реализма»).

Поэтому в музее истории фотографии люминография у себя дома, «в своей тарелке» авангардных пришельцев из фантастического светового будущего цивилизации той эпохи, когда зернистая «черно-белая» фотография сроднилась с петербургским гранитом и ленинградским асфальтом.

Люминография прижилась в Петербурге, заняла свое место в созвездии искусств как скромное светило пока еще неизвестной художественной величины: «ведь если звезды зажигают — значит это кому-нибудь нужно».

Ежедневный кубофутуристический урбанизм «перпетуум мобиле» Петербурга к ночи становится люминографическим.

Ночные пленеры люминографов открывают нам новые экспрессивно-абстрактные орнаментальные фрактальные паттерны-узоры, риффы визуальной музыки, цветущей в темной тишине.

Об искусстве орнамента весьма орнаментально писал имажинист Есенин.

Орнаментальная проза — это чистое искусство словописи в самом прямом поэтико- каллиграфическом значении, а люминография — аналогичная игра светописью.

Можно сказать, что петербургская люминография вышла из гоголевской «Шинели» — из «натуральной школы» фотоотражения реальности в ее «магический реализм», от изображения — в преображение.

И световая поэтика люминографии говорит, что сквозь мутный хаос информационного шума все движется к лучшему в нашем лучшем из миров.

= Владислав Кузнецов =